Закон жизни (Александр Столпер, Борис Иванов) [1940, Драма, DVDRip]

Методы и цели работы сталинской власти с кинематографом и культурой вообще наглядно показывает история с художественным фильмом «Закон жизни». Советская аннотация к картине — в духе времени: «О нравственном противостоянии секретаря обкома комсомола Огнерубова и комсорга медицинского института Паромова». Но фильм — не красный лубок и не грубая агитка, а весьма тонкая и смелая для тех лет психологическая драма, в которой остро поставлены моральные аспекты взаимоотношений мужчины и женщины. Лента сделана для тех лет профессионально и качественно. Какую реакцию вызовет в таком случае у штатных критиков советского времени, особенно сталинского периода, факт запрета фильма? Партийные бонзы, скажут они, в очередной раз зажали творцов культуры, которым тесно в узких идеологических рамках. Но при более пристальном рассмотрении причин и поводов запрета картины её история представляется по-другому.
Фильм вышел на экраны в августе 1940 года, и уже через несколько дней «Правда» опубликовала редакционную статью «Фальшивый фильм» с разгромной критикой картины. Статья была написана сотрудником УПА Кружковым и отредактирована лично Ждановым. Кстати, сам автор — Владимир Семёнович Кружков (1905—1991), 35-летний «красный» философ, специалист по творческому наследию Писарева и Добролюбова — через три месяца будет в составе делегации Молотова участвовать в сложнейших переговорах в Берлине. В середине 1950-х годов карьера сохранившего верность сталинизму чиновника Кружкова пойдёт под откос.
Любая редакционная статья «Правды» тогда была истиной в последней инстанции. Автор «Фальшивого фильма» обвинил создателей картины режиссёров Столпера и Иванова и сценариста Авдеенко в том, что они нарисовали привлекательный образ отрицательного героя (тот самый «секретарь обкома комсомола Огнерубов») и вообще пытаются возродить «арцыбашевщину». Для читающей публики тех лет последний термин был более чем понятен — популярный в начале века писатель Арцыбашев для многих был «Ахматовой в прозе», также склонным к эротическим переживаниям и неясным томлениям. Брутальные герои Михаила Арцыбашева — «революционеры ницшеанско-дионисийского толка», исповедующие «здоровую животность» посреди декадентских «судорог и самоубийств», действительно недалеки от профессионально соблазняющего девиц жизнерадостного секретаря обкома комсомола Огнерубова. А уж страдающие от рефлексии формально положительные персонажи и беременеющие от несчастной любви к обаятельным подлецам девицы одинаковы что у декадента Арцыбашева, что у члена ВКП(б) сценариста Авдеенко.
Картину экстренно сняли с проката, и в больших городах СССР сотрудникам НКВД пришлось на мотоциклах объезжать кинотеатры и опечатывать коробки с киноплёнками. Но Жданов и сам Сталин не ограничились только этим. 9 сентября 1940 года в Кремле состоялось расширенное заседание Оргбюро ЦК, которое продолжалось с пяти часов вечера до полуночи. Присутствовали Сталин, Жданов, остальные секретари ЦК, руководители Управления пропаганды и агитации ЦК, ряд наиболее авторитетных писателей (Фадеев, Асеев, Катаев и др.) и вызванный правительственной телеграммой сам «виновник» — сценарист фильма Авдеенко.
Наш герой открывал и вёл заседание, но солировал, естественно, Сталин. К некоторому недоумению присутствующих, он, как простой смертный, обращался к председательствующему Жданову:
— Я ещё хочу сказать. Можно?
— Пожалуйста, товарищ Сталин, — «соглашался» распорядитель вечера Жданов.
Периодически приятели из-под «дуба Мамврийского» вещали почти дуэтом. Сталин откровенно горячился, он явно был задет фильмом и пытался донести присутствующим своё понимание случившегося. Показательно — не просто навязать своё мнение силой, что мог уже легко, нет — именно хотел, прямо-таки жаждал убедить собравшихся в верности своего понимания: «Я бы предпочёл, чтобы нам давали врагов не как извергов… У самого последнего подлеца есть человеческие черты, он кого-то любит, кого-то уважает, ради кого-то хочет жертвовать… Дело вовсе не в том, что Авдеенко изображает врагов прилично, а дело в том, что нашего брата он в тени оставляет… Победителей, которые разбили врагов, повели страну за собой, он оставляет в стороне, красок у него не хватает… Почему не хватает красок на то, чтобы показать хороших людей?»{334}
Если кратко сформулировать всё, что хотел втолковать собравшимся оставивший иные заботы всесильный вождь СССР, получится следующее. Отрицательный персонаж, то есть, по сути, враг нового общества, изображён автором более красочно, более выпукло, живо, чем почти картонный персонаж положительный. Это и было главной претензией «советской власти» в лице Сталина и Жданова к фильму. Что ж, остаётся лишь признать очевидное: товарищи-диктаторы весьма точно отметили распространённую черту творцов и художников, когда они, заигравшись «правдой жизни», нередко увлекаются тщательной лепкой отрицательных образов и персонажей, чья необычность им, как творцам и людям, интереснее, чем скучная банальность положительных героев. Действительно, на последних часто «красок не хватает». С такой эстетической позицией можно спорить, но трудно отрицать, что поднятая проблема актуальна и ныне.
Вот именно это и пытался, по-кавказски горячась и по-русски увлекаясь, донести и доказать Иосиф Джугашвили. «Какой у него язык, — восклицал он об авторе сценария, — страшно делается… Это наша доверчивость и наша простота, вот на чём он выехал, посмотрите, какого Дон Жуана он рисует для социалистической страны, проповедует трактирную любовь, ультра-натуральную любовь. "Я вас люблю, а ну, ложитесь". Это называется поэзия. Погибла бы тогда литература, если бы так писали люди…»{335}
https://biography.wikireading.ru/184443